Осенью 1941 года, когда фашистская армия стояла под Москвой, а небо над промышленными центрами страны гудело от налетов, начался великий исход. Сотни предприятий, тысячи станков, десятки тысяч рабочих с семьями — все это спешно снималось с места и уходило вглубь страны.

Эвакуация Рыбинского моторного завода №26 в Уфу стала не просто логистической секретной операцией прямо под носом врага. Это была борьба за выживание и за Победу. Тогда решалась судьба фронта — в тылу, за чертежами, у станков, в бараках и палатках, на уфимской земле, которая стала домом для десятков тысяч переселенцев.

В ночь на 16 октября 1941 года директору Рыбинского завода Петру Лаврентьеву сообщили: эвакуация. Через сутки — отправка. Между цехами проложили рельсы, в стенах прорубили отверстия для кранов, чтобы выносить оборудование. Днем завод продолжал работать — это была уловка для врага, чтобы он не догадался о готовящейся эвакуации. Ночью — грузились. За 10 дней вывезли всё до последней гайки: 3 000 вагонов, 25 барж, автоколонны. С завода исчезли даже провода. Однажды сотрудник, оглянувшись на цеха, сказал: «Голые стены. Всё вывезли вчистую».

К Уфе первые эшелоны добрались быстро, остальным пришлось хуже: баржи вмерзли в лед, железнодорожные пути бомбили. Измученные, голодные, без теплой одежды, люди двинулись пешком по степи.

«Начальник цеха назначил меня ответственным за эвакуацию сборочного цеха № 6. Взял я два чемодана с имуществом да тюфяк – и на берег. Там уже стояли шесть барж, в которые загрузили рабочих 6-го и 7-го сборочных цехов.
Плыли мы и днем, и ночью. Нас остановили военные. У них вмерзли два катера. Приказали буксиру освободить их из ледового плена. Пока буксир крутился, вмерзли мы. Стоим, живем на этих баржах. Дальше поедем поездом, но для этого нужно добраться до ближайшей станции Правдино. А это 100 км по степи», — вспоминал рабочий Фёдор Грин.

Приехав в Уфу, переселенцы столкнулись с новыми трудностями. Морозы пробирали до костей. Теплых вещей почти ни у кого не было — собирались в спешке. Местные жители часто встречали неприветливо: «подселенцы» занимали их комнаты, дома. Власти выселяли уфимцев, не связанных с оборонкой, в деревни, освобождая жильё для эвакуированных. Это вызывало озлобление.

«В Уфе подселили в дом местных, которые встретили нас очень неприветливо, выделили темную и холодную кладовку. Но у хозяина случились неприятности, он попал в какую-то темную историю, выпутаться из которой ему помог один из рыбинцев. Это изменило отношение хозяев к подселенцам», — писала Галина Богданова.

На одного человека нередко приходился всего квадратный метр жилплощади. Многие жили в палатках, заводских эвакопунктах. Но даже в этих условиях большинство проявляло стойкость и взаимовыручку.

«Холод, теснота, голод — но всё ради Победы», — вспоминали очевидцы.

Пока одни разгружали станки, другие их сразу устанавливали. Прямо под открытым небом. Водили черновые полы, расставляли оборудование, обносили цеха будущими стенами. Работали по 12 часов в день — часто в неотапливаемых помещениях, босыми ногами в промерзших ботинках.

«Становился к станку босиком, мерз. Снимал обувь, бегал по коридору. Потом — снова к станку», — вспоминал токарь С. Синенко.

Молодёжь стремилась на фронт, не выдерживая тяжёлых условий. Но их останавливали — фронту нужны были моторы. Работа в тылу спасала жизни на передовой.

Рассказывает Александр Дубинин:
«Молодежь пыталась убежать с завода на фронт. Но их тут же отлавливали, снимали с поезда, наказывали и снова на завод. Собрались мы как-то компанией человек 10 -12 и стали думать, как бы нам от этой голодухи на фронт попасть. Самое главное – выехать из Башкирии. Ссадили нас на какой-то маленькой станции, и мы пошли искать военкома. Встретил нас отвоевавший свое одноногий офицер. Так и так – говорим – хотим попасть на фронт. Помогите. Он удивился. Все пытаются от фронта откосить, а тут с бронью на фронт рвутся. Позвонил, там сразу же приказали привести нас. С милицией, под охраной привезли нас на сборный пункт. А тут «покупатели». Меня с моим техническим образованием в тяжелую артиллерию определили. Дружка моего в саперы. Шесть месяцев учили меня обращаться с пушкой. Откормили, привели в порядок. Нам эта жизнь санаторием после башкирской голодовки показалась».

Ушедших на фронт мужчин заменили женщины, подростки и пенсионеры. Женщины на заводах составляли до 60%, подростки — до 45% всех работников. Многие из них имели производственный стаж менее двух лет.

Условия были нечеловеческими, но к 1943 году производство удалось наладить. Уровень брака сократился на треть, а выпуск моторов вырос на 20%. С каждым годом моторы становились надежнее. Инженеры устраняли десятки конструктивных дефектов — каждый мог стоить лётчику жизни.

Сложнее всего было не только работать, но и просто ужиться. Разные культуры, привычки, языки — всё смешалось в палатках, бараках, тесных комнатах. Рыбинцы поначалу думали «уфимцы — дикари», а уфимцы считали приезжих чужаками.

«Разные разговоры были про Уфу, когда ехали. Говорили, что и люди там живут в землянках. А как повезли нас в эвакопункт — успокоились: дома, как дома, даже трамвай бегает по городу», — вспоминал Н.Н. Давидзон.

Постепенно всё утряслось. Общая цель сплотила людей разных национальностей и вероисповедания. Вместе строили авиационные двигатели, шили обмундирование, собирали бронепоезда, а на другом уфимском заводе делали бензин. Уфа менялась. На её улицах стало слышно: «Рыбинские».

Люди начали тесно контактировать, обмениваться бытовыми навыками и культурными традициями, создавать новые семьи.

Эвакуация Рыбинского завода дала толчок к созданию Уфимского моторостроительного объединения — будущего УМПО. За годы войны в Уфе собрали более 40 000 авиадвигателей, которые стояли на каждом третьем советском самолёте.

«Мы два с половиной месяца добирались. В вагоне человек 30. Уголь на станциях добывали. У печки жарко, а у стены вода замерзает. Есть было нечего. На станциях в рабочих поселках нам хлеб по карточкам давали, если начальники договорятся.
В Уфу приехали – везде огни, никакой светомаскировки, как в Рыбинске, нет. А чего им бояться – немецкие самолеты сюда не долетают», — вспоминал В.В. Шпрангер.
За годы войны Уфа приняла более 106 тысяч эвакуированных. Из них 50 тысяч — рыбинцы. Слово «рыбинские» стало синонимом характера — крепкого, надёжного.

История эвакуации Рыбинского завода в Уфу — это не только про заводы и моторы. Это про людей, которые, оставив всё, спасали страну. Ковали Победу в грязи, морозе, на чужой земле. И делали это — молча, честно, упорно.

После войны часть эвакуированных вернулись в родные города. Но многие остались в Уфе. Память о тех годах жива до сих пор. Слово «рыбинские» в Башкирии – это символ заводской закалки, твердого характера и беспримерного подвига.

Сегодня в Уфе живут потомки тех, кто прибыл в 1941 году. Для них Уфа — новый дом. Это наглядный пример того, как единство людей, труд и вера в общее дело могут победить любого внешнего врага и делают нашу страну великой.